« Мы холодно руки пожали и молча навеки расстались ... »

Твои волосы цвета ночи
В снах моих оставляют след,
И порою мне странно очень,
Что у ночи есть тоже цвет!

И не выскажут сны и книги,
Как легко мне сгореть в ночи,
Где ролей твоих реют лики,
Где волос твоих спят грачи...

Но контрастами бредят очи -
И сомкнутся, рассвет маня,
Твои волосы цвета ночи -
И лицо твоё, цвета дня!

Так, предчувствуя боль-разлуку,
Мотыльком прилетев на свет,
Дарит сердце своё и руку
Цвету белому - чёрный цвет.

 Александр Карпенко

 

Сегодняшняя тема ... ммм... - насыщенная.

( кроме чудесного романса - всякой информацией).
 Стихи - великолепные!

Александр Карпенко 
Читаем внимательно?

Спасибо.

Подарите мне крылья, Психея,
Чтобы факел родства не погас,
Чтобы смог я, душой пламенея,
Смастерить два крыла и для Вас!

Я сотку их из солнца и ветра,
Я настрою их музыку в лад -
И, подвластны мелодии света,
Крылья сердца легко полетят!

И, не требуя зрелищ и хлеба,
Опостылевший бросив уют,
Эти крылья обхватят полнеба -
И полнеба с собой унесут!

Александр Карпенко

Я полна впечатлений!
 Только что посмотрела  фильм. 

Уже - старинный, давнишний.

Вот в этой теме я писала о любимом романе

Эрих Марии Ремаркa / Erich Maria Remarque / born Erich Paul Remark. 

(22 June 1898 – 25 September 1970)
"Триумфальная арка" / "Arch of Triumph" (German: "Arc de Triomphe")

« Свет в окошке нужен мне, свет в окошке. Только, видно, не дано ... »

 Роман прочитан давным-давно.
 А фильм/экранизацию я удосужилась посмотреть только сейчас.
 Бооже мой ...
 Кaк когда-то рыдала над книжными страницами ... так и сейчас, 

 

не выдержала - в конце фильма - разрыдалась.

В голос.
 Пересказывать фильм ( все ведь читали роман?) не имеет смысла.
 Лучше ( настоятельно советую) посмотрите.

  Как странно самоустраниться
От страсти, страшной и простой;
Уйти в небытие, сродниться
С оторопелой пустотой...

И с самым трепетным проститься,
И, в небеса пуская дым,
Как странно мёртвым притвориться,
Всё ещё будучи живым...

Александр Карпенко

 

  «Directed by Lewis Milestone

USA 1948

Paris 1938, city of last resort for the stateless, including a surgeon (Boyer) whose obsession with a Nazi sadist (Laughton) leaves him vulnerable to deportation and ill-prepared for romance with Ingrid Bergman. The original Remarque novel is too hefty to fit into two hours screentime, and if Milestone chooses to focus on the tale of the doctor's revenge and his doomed romance, he also breathes life into an assembly of supporting roles: concierge, café proprietor, a general reduced to night-club doorman, none of whom is played for comic relief. Bergman seems out of place as an Italian/Romanian good-time girl, but Russell Metty gives harsh light and inky shadow to seedy hotel rooms we'll see again in Touch of Evil ten years on. »

«Прижизненная экранизация романа Э.М.Ремарка, увидевшая свет через три года после первого издания книги. Надо заметить, что и сама книга стала первым немецкоязычным романом, опубликованным на западе после войны, что не помешало ему быстро стать бестселлером.
Для большинства советских читателей роман Ремарка был, прежде всего ярким, трагическим повествованием о вынужденных эмигрантах из Германии в годы Второй мировой войны. В центре внимания режиссера из Голливуда, естественно, оказалась история любви беглого немецкого доктора Равика и французской актрисы Жоан Маду.
Именно этот факт словно бы «забрал» из постановки все ремарковское, при просмотре ощутимо не хватает многих персонажей, окружавших Равика в его испытаниях. К чему режиссер отнесся бережно, так это к ремарковскому юмору. Перевод фильма, должно быть, тщательно сверялся с книгой – настолько оживляют киноповествование знакомые шутки.

Первое время очень сложно привыкнуть к Шарлю Буайе в роли Равика. 

Четырьмя годами ранее Джордж Кьюкор уже снял их в ансамбле с Ингрид Бергман в мистическом триллере «Газовый свет», где у Буайе главная отрицательная роль. И дело даже не в том, что невольно ожидаешь от него какого-то коварства по отношению к героине Бергман – больно уж не похож басовитый красавец актер на разочарованного, усталого и

преследуемого доктора Равика.

Зато убедительно выглядит швейцар-подполковник Борис, на роль которого взяли настоящего русского актера. Если бы экранизация состоялась в 80-е годы, не исключено, что вчерашнего офицера белогвардейца играл бы актер афроамериканского происхождения. Вполне достоверен и нацистский изувер Хааке.

Радуют «цыгане» из «Шехерезады», в платочках на головах и подпоясанные широкими кушаками, отдельным бонусом идет русский романс 

в исполнении Ингрид Бергман, которая весь фильм исключительно хороша.
Два с лишним часа экранного времени пролетают почти незаметно. О картине можно смело говорить как о голливудском шедевре 40-х годов.»

Надо ли говорить, что экранизация - превосходная?

Игра артистов не просто - безупречна, а - шедевральна.

В роли любимого  доктора Равика - Charles Boyer / Шарлю Буайе

- даже внешне  похож на автора романа - 

Э. М. Рeмарка ( прообраз Равика).

Правда же?
 А восхитительная Ингрид Бергман / Ingrid Bergman ?

А вот и романс - чудесный романс  в её исполнении - русский !

( вернее, пишут - цыганский романс, из репертуара Ляли Чёрной)

романс, который украсил этот фильм.

Слушаем?

Грустим?
 Любуемся - восхищаемся?

Романс написан давным давно.

Его автор - С. П . Садовников. 

« Семен Павлович Садовников - певец, автор песен начала 20-го века. И вот на сцену, встреченный аплодисментами, вышел владелец Говорушки — «Сеня Садовников», как звала его вся Москва. На нем был кафтан, весь зашитый камнями, с высоким воротом, глубокая шелковая рубаха, подпоясанная шелковым же голубым шнурком, красные высокие сафьяновые сапоги — словом, какая-то амальгама из боярского костюма и оперного костюма не то разбойника, не то «Ваньки-ключника».

Он вошел и, как-то молодцевато раскланявшись на аплодисменты публики, запел своим приятным, проникающим в душу тенором: Из-за острова на стрежень, На простор речной волны, Выплывали расписные Стеньки Разина челны... От всей его крупной, широкой фигуры, от его русского лица веяло какой-то озорной силой и, вместе с тем, какой-то ласковостью, так что вся публика была наперед снисходительна к его уже не¬сколько надтреснутому тенору и с восторгом, подвыпив, затая дыханье, внимала словам разбойничьей песни, рассказывающей о подвигах атамана, о вольности, бесшабашности и удали Степана Разина, с размаха бросившего в волжские волны персидскую княжну. И в том, как он пел, как передавал эту песню, слышалось что-то родное, какая-то русская удаль и грусть, что-то от широких полей и бескрайних лесов нашей Родины. »

 Кто только не пели.
 И Ляля Чёрная.

И Изабелла Юрьева.

И Алла Баянова.

Etc. etc. etc.
 Честное слово. Мне  вроде все варианты - по душе.
 Но всё же ... в современной обработке -

в исполнении Инны Разумихиной

(   романс  в её испонении уже был в блоге - смотрите ниже) - чудесен.
Вот по этой ссылке ( сайт И. Разумихиной)

можно прослушать романс в её исполнении.

« Спускалась ночная прохлада »

Слова и музыка  - С. Садовникова.

Спускалась ночная прохлада,
Природа в затишье дремала.

В аллее заглохшего сада
Я друга к себе поджидала.

Да-да-да ...

Да-да-да ...

В аллее заглохшего сада
Я друга к себе поджидала.

Мы долго бродили по саду,
Смеялись, болтали, шутили.

И в нас отзывалсь отрада,

Когда мы друг друга любили.

Ха-а-ааaa ...
Ха-а-ааааа ...

И в нас отзывалсь отрада,
 Когда мы друг друга любили ...

(проигрыш) 

Деревья от ветра дрожали,
С восходом лучи догорали.

Мы холодно руки пожали
И молча навеки расстались.

Ха-аааааааа...
Ха-аааааа ...

Мы холодно руки пожали
И молча навеки расстались ...

Вот такая страница.

С впечатлениями о фильме/классике - "Триумфальная арка".
 Который душу перевернул.
 Снова и снова переживала  ( как будто снова читаю роман , так верно в фильме переданы все книжные повествовательные эмоции),
сил не было смириться: почему, почему так получилось у двух любящих людей?
Такая жизненная , впрочем - драма.
 Великолепное кинозрелище!
Впрочем, так могут любить лишь лит. и кино-герои. 

И то -  в старом, прекрасном кино.
 *вздохнула*

Кстати, ремейк / remake  1985 г. с Энтони Хопкинсом/ Anthony Hopkins -
в роли Равика я тоже не видела. Интересно, кто-нибудь смотрел?

А к странице.. .сначал хотела поместить ч/б графику.
Но уж больно мрачно. Фильм-то -- ч/б, да и - трагичный.
 Ромaнс... хоть тоже - драма, но - нежный такой.
И захотелось  нежных ласковых красок и сюжетов.
 Настроение и так - упадническое.
 И остановила я выбор на творчестве ( Lithography/литографии)

великолепного Французского( угу - Родина Триумфальной Башни)

художника - Bernard Charoy.
 Его  живопись настолько бесподобная: такaя  спокойная, изысканная   такая нежная...
Столько прелестниц - грустных и ясноликих - на его полотнах: в саду ... в -  буйном красочном разноцветенье ,  когда почти спускается ночная прохлада ...

Взор не отвести - такие изумительные работы.

И очень к романсу, как мне кажется - подходят, а?

 Надеюсь, вам пришлась по душе тема -  с  впечатлениями о только что просмотренной "Триумфальной Аркой", с чУдным старинным романсом, с прекрасными стихотворными строками,  с великолепной живописью? 

«Bernard Charoy was born in 1931  (1931-05-26 ) to a family of artisans, in the Lorraine region on the East of France. His creative lineage and the artistic heritage of his region were to have 

a profound influence on his career.

Before entering boarding school he had already demonstrated his gift as a draftsman. By the age of 11 he was executing drawings and illustrations which showed exceptional talent and - something which is far more rare than technical virtuosity - a keen sense of human sentiment which would continue to mark his later works. His prodigious talent and introspective sensibility are brilliantly illustrated by the self-portrait at the front of the book, which he executed at the age of 17.

Charoy came to Butte Montmartre in 1955 to learn and work with the artists of the Atelier Dejoie. He came with his prodigious talent and a burning desire to learn and work. It was here that he learned the art of lithography and began applying his talents to the more difficult medium oil painting. At the same time he also made the necessary contacts with advertising agencies and newspaper publishers to pursue an artistic career in Paris.

Charoy found the world of advertising too constraining for his artistic talents. As he put it, "I had much more liberty in working with the press than in advertising. " He is more interested in illustrating persons or scenes evoking real emotions than in selling his talent to the world of commercial illustration. By 1961, Charoy's career as an illustrator was firmly established with such important publishers as Edi-Monde and Opera Mundi.

With greater material ease came artistic maturity and the possibility of returning to his original sources of inspiration.
It is in his native Lorraine that Charoy finds his true creative influences.
The region possesses a wealth of artistic treasures that were to have an important impact on the talent and imagination of young Bernard.
His visits to the Lorraine capital of Nancy were veritable artistic pilgrimages.

There is clearly a lineage with the engraver Jacques Callot, who depicted villages and bucolic scenes from the Lorraine countryside. Charoy's early paysages bear a striking resemblance in both theme and sentiment.
The Ecole de Nancy is synonymous with decorative arts and artists in France. It was here that the sensual, organic, curvilinear forms of Art Nouveau came to their fullest expression. Such artist-illustrators as E. Friant, Camille Martin and Mucha made a great impression on Charoy. These influences can easily be felt in the forthright sensuality and unabashed celebration of feminine forms.

Fin du siecle France was highly sophisticated (and largely uncensored) in its artistic expression. Jean Prouve and Camille Martin, both from Nancy, executed a magnificently illustrated - and frankly erotic - cover for Gustave Flaubert's "Salambo". This is at once a masterpiece of bookbinding and one of the most sensual works of illustration to be found anywhere.
Art nouveau and its influences continued to flourish through the early part of this century. In Belle Epoch Paris, handsomely drawn women in various states of undress adorned the walls of cafes and cabarets to advertise everything from cigarettes and absinthes to bicycles and headache powders.

 With the advent of World War I, the lively optimism and joyful sensuality of the art of illustration all but disappeared. Only with Bernard Charoy and his generation of artists did French illustration renew with its joyous past.
Painting is a serious medium suited to the expression of profound sentiment and grand subjects. Illustration is the perfect mode for the depiction of imagination, reverie and idealised forms - in this case female form. Charoy's Pin-up girls are fine examples.
Merci, Monsieur Charoy!

Bernard Charoy is a brilliant talented figurative artist, who was continued to follow and develop his creativity instincts for nearly half a century.
Slowly, but sincerely he has built up an international following of admirers and collectors.
To know his work is to be enchanted by the deeply rooted on sincere sentiment that they communicate.
All of those who are lucky enough to know the man personally understand that Charoy is made of these very some warm and generous humour sentiments.

Discussions of painting conventionally centre on consideration of line and form, colour and brush stroke. This is true because these are the material elements that make the plastic 

construction of a painting.

The paintings of Bernard Charoy somehow elicit something different from conventional art critical parlance. His works are composed of the some plastic elements, of course, but also of flesh, of health, of perfume and of sentiment.
Youth and all that youth signify innocent and somewhat less so, is a perpetual theme and source of inspiration to Charoy.

Charoy said:
"It is very difficult to interpret the sentiment and the individual characteristics of a model on a comas.
A portrait must have a universal quality. If the characteristics of a model represented in a painting make no impression on its viewers, the portrait losses its intrinsic value".
Charoy doesn't paint only portraits, and did also some very poetic landscapes.
He paints the regions, he knew as a boy, the rich, humid and poetic countryside of his native LORRAINE, or the moist and mysterious lands of BURGUNDY.

Two possible influences come immediately to mind: Claude Getlee dit le Lorran, who used his talent to render the natural majesty of his enormous region, and, among the greatest 

draughstmen of all time, Jacques Callot.

However, Charoy is, in large part, a painter of the "eternal feminine" through Charoy is known and, no doubt, will always be remembered first and foremost as a painter of women, there is something more singular, more specific to his oeuvre.

Whether it be the mood and mystery of some secluded landscape, the delight and freshness of an adolescent girl discovering and exhorting in her own femininity, or the cool and tantalising gaze of a beautiful woman in full command of her seductive powers, 

Charoy's paintings always communicate a feeling.
From the early pen and ink drawings to the ambitious large scale canvases I am unmistakable sensibility in habits all of these works, meaning that they could only be signed "Charoy".  »

Я значения слов забываю,
Тку я нити пленительных грёз -
И руками так нежно ласкаю
Сноп твоих огнекрылых волос.

И загадочны сердца узоры:
В них сплетаются жажда и страх;
Жаркий пламень души Айседоры
ШевелИтся в твоих зеркалах...

И что с нами случится, не знаю;
Что бы вытерпеть нам ни пришлось,
Посмотри, это я поджигаю
Сноп твоих огнекрылых волос!

Александр Карпенко